Позвольте привести еще два примера.

Очень хорошая семья в порядке частной практики обратилась ко мне за консультацией. В семье существуют прочные традиции, семья живет в прекрасном доме, с отличным участком, и обладает материальным достатком. Родители привели ко мне одного из двух своих сыновей, потому что решили, что он развивается не так, как надо. У мальчика прекрасные манеры, но каким-то образом он лишен детства.

Я хочу отметить следующее. Я несколько раз встретился с обоими мальчиками и со временем понял, что о них должен заботиться кто-то другой, а не их мать. Мать сама борется с депрессией. Она лечится, и, несомненно, ее состояние улучшится; но мое лечение обоих мальчиков, которое оказалось успешным, вызвало у матери ужасное ощущение того, что она неудачница. Для нее было сильной травмой то обстоятельство, что кто-то другой будет присматривать за ее сыновьями. Теперь она начала тревожиться об абсолютно здоровой дочери. Она просит меня теперь заняться этим ребенком, и очень важно, что я дал ей знать, что рассмотрел проблему ее дочери во всех отношениях и считаю в данный момент девочку совершенно нормальным ребенком, но готов пересмотреть свое мнение, если получу новые данные. Всякое выраженное мной сомнение Мать истолковала бы как подтверждение своей тревоги и неспособности что-то сделать. Эта мать — очень хороший человек, они с мужем создали отличную семью и, конечно, смогут воспитать детей, провести их через подростковый возраст к независимости и взрослой жизни. После того как я это написал, женщина один раз встречалась со мной. Она прошла лечение, и ее депрессия стала гораздо слабее. Она сказала: «Дом отремонтировали, и это означает, что в одной из комнат больше нет трещины на потолке». Маленькая девочка посмотрела и сказала: «Как хорошо, что больше нет трещины». (Она ужасно боялась этой трещины.) Я ответил матери: «Ваша дочь явно заметила улучшение вашего состояния».

Мой коллега очень долго противился психологической помощи. Он был хирург и однажды сам удивился, когда сказал мне, что хочет, чтобы я посмотрел его детей, потому что у них множество симптомов. Я увидел очень неплохую семейную жизнь, с некоторым напряжением между родителями, но со значительной стабильностью. Симптомы детей относились к тому типу, что связаны с их возрастом, а мы знаем множество симптомов у детей двух, трех и четырех лет. Я едва не упустил сути этого случая. А суть заключалась в депрессии отца, который сомневался в своей способности быть мужем и отцом. К счастью, я увидел это вовремя и сказал ему: «Таких детей я бы назвал нормальными». Он испытал огромное облегчение, и семья продолжала расти и процветать. Было бы катастрофой, если бы я, увидев трудности и тревоги в жизни детей, а также напряженные отношения родителей, принялся бы разбираться в них. У меня была ограниченная задача, и я считаю, что в данном случае сделал то, что было необходимо, — нужно было действовать быстро, не откладывая, и со спокойной уверенностью. Думаю, что даже тест интеллекта или любое сомнение с моей стороны усложнили бы случай, после чего потребовалось бы длительное лечение. Я знаю, как не понравилось бы жене, если бы я предложил провести психотерапию детей.

В этом месте я хочу привлечь внимание к «заряду» депрессии, который может содержаться в индивиде, причем окружающие не будут сильно затронуты. Приведу случай-иллюстрацию.

Речь идет об очень умной женщине, которая безусловно способна была занять ответственный пост в области образования. Однако она предпочла выйти замуж и вырастила троих детей, трех мальчиков, которые сейчас женаты; у нее восемь внуков. Можно было бы сказать, что жизнь этой женщины была вполне успешной, особенно в воспитании детей и укреплении семьи. Она смогла перенести преждевременную смерть мужа и избежала слишком сильной зависимости от детей, когда, став вдовой, вынуждена была работать, чтобы приложить свою энергию и даже просто заработать на жизнь. И вот теперь эта женщина по утрам страдает от сильнейшей депрессии. И так было на протяжении почти всей жизни. С пробуждения и до того времени, как позавтракает и будет выглядеть так, что мир сможет ее принять, она в глубочайшей депрессии; она не просто плачет, но способна на самоубийство.

Можно было бы сказать, что между пробуждением и завтраком она больна, как многие меланхолики в клиниках. Она очень страдала. Несомненно, семья была бы в еще лучшем состоянии, если бы женщине не приходилось бороться с болезнью. Тем не менее в ее случае, как и в случаях многих других людей, депрессию она навязала себе сама, она ее испытывала, пытаясь смириться с жизнью, какова она есть. На протяжении всего остального дня вряд ли кто-нибудь мог усомниться в том, что она одаренный человек, с большим чувством ответственности; именно такие люди нужны детям, чтобы они чувствовали себя в безопасности.

У относительно нормальных людей, страдающих депрессией, есть друзья. Друзья знают их, любят и ценят и поэтому способны в случае необходимости оказать поддержку. Но как же быть тем людям, кто с трудом заводит друзей и не умеет уживаться с соседями? Такие осложнения заставляют нас вмешаться, помочь, как это сделали бы друзья, — но профессионально и в ограниченном смысле. Та самая подозрительность, которая мешает человеку заводить друзей, затруднит и нашу профессиональную помощь. Или мы обнаружим, что восприняты как друзья и идеализированы, и тогда будем слушать клевету на кого-то другого: на другого социального работника, на представителя местной власти, на домовой комитет, на смуглых людей, живущих этажом ниже, или на родственников со стороны жены. Это параноидная система, в которой мы оказались по правильную сторону линии, отделяющей хорошее от плохого. А когда оказываемся на плохой стороне, нас могут изгонять.

Психология депрессии

Закончу краткой классификацией патологии депрессии. Разумеется, это чрезвычайно сложная проблема, и, больше того, существуют различные типы депрессии:

— тяжелая меланхолия;

— депрессия, чередующаяся с манией;

— депрессия, проявляющаяся в отрицании депрессии (гипоманиакальная стадия);

— хроническая депрессия с большей или меньшей примесью параноидной тревоги;

— фазы депрессии у нормальных людей;

— реактивная депрессия, связанная с трауром.

Во всех этих клинических состояниях есть определенные общие черты. Главное же в том, что депрессия означает: индивид принимает ответственность за агрессивные и деструктивные элементы в природе человека. Это означает, что человек в состоянии депрессии способен выдержать определенное количество вины (причины которой обычно кроются в бессознательном), и это позволяет ему искать в окружающем мире возможности для конструктивной деятельности.

В эмоциональном развитии индивида депрессия есть проявление роста и здоровья. Когда что-то нарушено на ранних стадиях эмоционального развития, индивид начинает испытывать депрессию. Смысл этого положения, возможно, станет яснее, если я приведу в качестве примера развитие чувства озабоченности. Если все идет хорошо и только в том случае, когда все идет хорошо, маленький ребенок на какой-то стадии начинает интересоваться собой, окружающим, и тем, как его любят. Любовь не просто трепетный контакт. Любовь должна сосредоточить в себе и инстинктивные порывы, которые имеют биологическое основание, и отношения, развивающиеся между младенцем и матерью (или отцом, или кем-то другим), несущие в себе и деструктивные идеи. Невозможно любить свободно и полно, не сталкиваясь с деструктивным. Достижение чувства вины в связи с деструктивными идеями и порывами идет параллельно любви и сопровождается порывами отдавать и искупать, а также любить более по-взрослому. («Любить», конечно, развивается параллельно ощущению «быть любимым».) Возможность позитивной активности — неотъемлемая часть процесса личностного роста и тесно связана со способностью испытывать вину, сомнение и депрессию.

Многое, как всегда, бессознательно, и депрессия как разновидность настроения свидетельствует именно о том, что многое бессознательно. Когда агрессия и деструктивность, которые являются частью человеческой природы, проявляются в амбивалентности, как иногда говорят, человеческих взаимоотношений, когда все это возникает в индивидуальном развитии, но подавляется, загоняется вглубь, вот тогда меланхолия становится болезнью. При этом чувство вины как причина болезни более неподвластно индивиду, и его можно «извлечь» только путем длительного и глубокого психоанализа.

Однако важно помнить, что поскольку там, где депрессия, всегда есть и здоровье, депрессия имеет тенденцию к самоизлечению, и часто небольшая помощь со стороны позволяет ее снять. Основа такой помощи — признание депрессии, а не стремление излечить ее. Только если индивид позволит нам увидеть, где мы можем ему помочь, мы имеем шанс оказать ему косвенную помощь, не забывая, что имеем дело с лечением душевной депрессии.

8. Воздействие психозов на семейную жизнь

Может, стоит вначале объяснить, что для меня значит слово «психоз». Психоз — это болезнь психологической природы, но это не психоневроз. В некоторых случаях у нее есть физическое основание (как, например, при атеросклерозе). Это болезнь личности, но личность, о которой идет речь, «недостаточно здорова», чтобы стать психоневротиком. Было бы очень просто, если бы мы могли сказать: психоз означает «тяжело болен», а психоневроз «болен до некоторой степени»; но сложность в том, что здоровые люди могут притворяться психотиками, в то время как с психоневротиками такое происходит очень редко. Психоз гораздо более заглублен и связан с элементами человеческой личности и существования, чем психоневроз, и (процитирую самого себя), мы поистине бедны, если всего лишь нормальны.

Психоз можно считать популярным обозначением шизофрении, маниакальной депрессии и меланхолии с более или менее параноидными осложнениями. Четкой границы между этими болезнями нет; и часто бывает, например, что человек, одержимый навязчивыми идеями, впадает в депрессию и смятение, а потом возвращается к одержимости. В данном случае психоневротическая защита сменяется психотической, и наоборот. Или шизоидная личность становится депрессивной. Психоз представляет собой организацию защиты, а за всякой созданной защитой таится смятение и распад единства.

Воздействие психоза на семейную жизнь лучше всего показать на конкретных случаях. Те из нас, кто занимается подобными проблемами, знают, что многие семьи распадаются в результате напряжения, вызванного психозом одного из членов, и большинство этих семей сохранилось бы, если бы можно было облегчить это невыносимое напряжение. Это чрезвычайно важная практическая проблема, и существует огромная потребность в профилактических, предупредительным мерах, особенно в форме медицинской помощи детям. Я представляю себе нечто вроде интернатов, где дети могли бы находиться неопределенный период и где они могли бы ежедневно получать психоаналитическое лечение, причем психоаналитик одновременно лечил бы пациентов других типов, включая взрослых.

Проблемы, представляемые психозом, смешиваются с теми, что продуцируют первичные ментальные дефекты, физические дефекты спастического типа и связанные с этим осложнения, последствия энцефалита (к счастью, встречающиеся сегодня гораздо реже, чем в двадцатые годы) и различные клинические формы антиобщественного поведения, указывающие на депривацию. Однако для моих настоящих целей достаточно сказать, что собственно психоз обозначает нарушение психологического развития на раннем уровне, причем мозг остается нетронутым. В некоторых случаях психоза заметны наследственные тенденции, тогда как в других они не существенны.

Начну со случая, за которым я наблюдал в течение многих лет без всяких перемен в ситуации.

У женщины, обладавшей мужскими чертами характера, родился мальчик и оказался карикатурой на своего отца. Отец у него был очень зависим от жены, мало что решал и не принимал на себя ответственность. Тем не менее он способен был хорошо зарабатывать как эксперт в какой-то очень узкой области. Мальчик очень рано проявлял признаки хороших умственных способностей и одновременно — психоза. Его нарушения своевременно не были распознаны, потому что каждая особенность его поведения воспринималась как воспроизведение детских характеристик его отца. Бабушка мальчика говорила: «Но отец мальчика вел себя также». Например, в характерной психотической манере он явился в гостиную бабушки и заявил: «Ты намочила в штаны». Его отец тоже совершал различные нелепые поступки и мальчиком говорил то же самое.

Отец нашел свою нишу в жизни, а сын оказался в тупике. Например, он классифицировал уличное движение в Лондоне на тридцать восемь разновидностей. Но эта классификация была совершенно бесполезной. Разумеется, он не мог складывать, потому что не знал, что такое ОДИН, но если бы ему повезло, он мог бы обойти сложение и сразу погрузиться в высшую математику или стать вундеркиндом-шахматистом. Но он не стал. Теперь ему тридцать лет. Родителям пришлось заниматься его текущими проблемами и будущим. Они экономили деньги, чтобы оплатить уход за сыном. Они не решились заводить других детей. Больше того, возможно, они позже расстались бы, как поступают многие, чтобы вступить в более приемлемый брак. Но психоз в семье удерживал этих двух ответственных людей в своих узах. И спасения от него не было.